Воспоминания старожила Нагартава

Еврейские земледельческие колонии Юга Украины и Крыма

Меер Кальман (Херсон)

Воспоминания старожила Нагартава

Я, Кальман Меер Абрамович, родился 25 декабря 1907 г. в еврейской земледельческой колонии Большой Нагартав Херсонской губернии, в комсомоле состоял с 1928 г., член КПСС с 1931 г., ветеран партии, участник войны, буду писать с полной откровенностью о моей родине, о моих родителях и моей семье, о своей жизни и работе. Я не писатель и не журналист, как могу, так и напишу. Пусть будет плохая история, чем никакая. Читайте, вспоминайте, не забывайте...

1. Нагартав, 1807-1921

     В царствование Александра I, в 1806 г., правительством началась кампания по переселению евреев из Белоруссии, Прибалтики и Западной Украины в южные степи Украины. Были образованы еврейские села-колонии Добрая, Ефингар, Бобровый Кут, Львово, Сейдеменуха, Романовка, Большой и Малый Нагартав и др. По переписи 1809 г. в Херсонской губернии в восьми еврейских колониях насчитывалось 1691 семья. Переселение проводилось с целью освоения пустующих земель Новороссии и приобщения евреев к хлебопашеству. С этой целью первым переселенцам правительство предоставило землю, ссуды сроком на 20 лет для устройства жилья, приобретения сельскохозяйственного инвентаря и скота.

     Переселенцам нарезали по 20 десятин на двор. Кроме того, на каждого вновь родившегося мальчика нарезали дополнительно 2 десятины земли. Евреи-переселенцы получили наделы целинных и залежных земель, заросшие бурьяном, пыреем и др. Для освоения этих земель требовался большой и упорный труд. Предкам нашим, не обученным земледельческому искусству, пришлось очень трудно на новых местах. Нищими они приехали на необжитые земли. Жили в наскоро построенных землянках. Страдали от голода и холода. Взрослые донашивали остатки одежды, а дети зимой сидели дома голые. Многие умирали, другие уезжали в города.

     Переселение в Нагартав велось в следующем порядке. Первая группа из 20 семей прибыла на место, где не было ни одного жилого дома. Переселенцы обнаружили колодец Клочанка 3х3 м, огороженный с четырех сторон камнями. Ключевая вода была чистая, вкусная и поступала в большом количестве. Уровень воды в колодце 1.5 м. Вытекающая из Клочанки речушка, на которой поселились наши предки, дала колонии название "Нагар Тов", что на древнееврейском означает "хорошая вода". Речушка впадает в реку Висунь, которая впадает в Ингулец, а последний - в Днепр. Восточнее Нагартава, через речушку находился посад Березнеговатое. Березнеговатое и Нагартав соединял мост на базе двух тавровых железных балок. Мост имел государственное значение. Ширина речушки до шести метров, а глубина под мостом 1.5 м. В этом месте летом можно было купаться. В остальных местах глубина 40-50 см. Зимой вода в речушке замерзала. Были места, где можно было кататься на коньках и санках. Коньки были самодельные деревянные. На катках возникали конфликты с мальчишками из соседних сел. Весной, при таянии снега, случались наводнения. Вода поднималась иногда до 3 м. Тогда дома в Березнеговатом и Нагартаве, расположенные ниже этого уровня, затапливались. Южнее Нагартава протекала река Висунь. Вода здесь очень мелкая, местами река пересыхала. В этих местах рос крупный камыш.

     Первая группа переселенцев начала строиться в районе Клочанки, чтобы быть поближе к ключевой воде. Переселенцы построили синагогу и отвели под кладбище участок в двух км от колонии, в сторону села Янковатого.

     Вторая группа евреев, значительно большая по численности, решила строиться южнее уже построенной колонии. Эта группа построила еще две синагоги, баню и открыли новое кладбище. На кладбище у Янковатого хоронить перестали.

     Вскоре прибыла третья группа переселенцев. Эта группа построила свои дома, синагогу и баню еще южнее. Это селение стали называть Малым Нагартавом, а селение построенное первыми двумя группами - Большим Нагартавом. Умерших хоронили на общем кладбище, отдельно мужчин и женщин.

     С целью приобретения евреями соответствующих навыков в эти колонии были поселены семьи немецких колонистов. Они построились отдельной улицей, и создали свое кладбище. Немцы были инструкторами и наставниками, передававшими свой опыт, свои знания и оказывавшими практическую помощь на первых порах евреям (бывшим кустарям, ремесленникам, мелким торговцам и т.п.), не знакомым с сельским хозяйством. Евреи через некоторое время хорошо акклиматизировались и освоили сельское хозяйство: полеводство и животноводство. Роль немецких колонистов постепенно отпала, но они продолжали жить в еврейских колониях.

     Население Нагартава занималось хлебопашеством, животноводством и техническими культурами. Кроме того, некоторая часть населения занималась ремеслами и кустарничеством у себя дома и обслуживала жителей колонии. Это кузнецы М. Гидалевич, Я. Бибе, Г. Турков; плотники и столяры Ис. Сприкут, М. Штейман, Клящицкий; портные Я. Рисман, Хейсон, Плиц; шорник Богуславский.

     До коллективизации земледельцы колонии вели свое хозяйство индивидуально в зависимости от имеемого рабочего скота, инвентаря и рабочей силы. Кулаки имели достаточно рабочего скота и инвентаря для обработки своей земли, а при недостатке рабочей силы использовали наемный труд. Середняки часто использовали "супряжество". Например, если для вспашки требовалось четыре лошади, то два хозяина, имевшие по две лошади, спрягались и поочередно пахали свои поля. Бедняки не имели средств для обработки земли и вынуждены были сдавать свою землю в аренду на год или несколько лет. Арендатор обычно оплачивал аренду деньгами в соответствии с договором. Иногда сдающие в аренду получали так называемую "скопщину", т.е. часть снопов, которые завозились бедняку во двор для обмолота. Примерно также поступали и с сенокосами. Евреи-колонисты не владели землей, она оставалась казенной. Продавать свои наделы евреи не могли.

     Большой и Малый Нагартав были отдельными самостоятельными колониями. Управление каждой колонией осуществлял приказ (управа). Все его распоряжения и предписания были обязательными для выполнения жителями колонии. Во главе приказа стоял шульц (староста), у него был заместитель и секретарь. Состав приказа избирался на три года сходом колонии. Для содержания приказа существовал специальный налог. Как правило, шульц избирался из числа зажиточных колонистов. Шульцами в Большом Нагартаве были Абрам Сокол, Яков Кукс, Пиня Коган, Гензель Слинин. После революции и установления Советской власти колонией управлял Ревком, первым председателем которого был Меер Гидалевич, а затем Шлема Альтгауз.

     Основную грамоту населению до революции давал хедер. Учителем в хедере был ребе или меламед. В хедер принимали мальчиков с 7 до 13 лет. Когда мальчику исполнялось 13 лет, он становился "бармицве". Этот день отмечался особо. Мальчик становился совершеннолетним и мог молиться вместе со взрослыми. В Нагартаве было 5-6 хедеров. В хедере учили читать, писать и произносить молитвы на древнееврейском языке. Хедер работал целый год. Учебный год делился на две примерно равные части (зман). Первый зман - от еврейской пасхи (весна) до еврейского нового года (осень), а второй - от нового года до пасхи. Уровень образования мальчика оценивался количеством зман, проведенных в хедере. Количество зман зависело от материального положения родителей. Так, если мальчик не имел зимней одежды, то он пропускал зимний зман. За обучение ребе получал определенную плату от родителей мальчика. Как правило, хедер находился у ребе дома. В комнате стоял стол, вокруг которого сидели мальчики. Ребе сидел в голове стола. Случалось, что ребе дремал. Тогда мальчики привязывали его ноги к столу или приклеивали к нему его бороду. У ребе был специальный кнут (канчик), состоящий из нескольких узких кожаных ремешков. Ребе часто прибегал к телесным наказаниям. Он мог спустить с мальчика штаны и отхлестать его по заслугам. Чтобы уменьшить силу удара, мальчики натирали канчик чесноком, чтобы ремешки лопались на части. Строго ребе мальчики боялись. Девочек в хедер не принимали. Поэтому большинство женского населения было неграмотным.

     До революции 1917 г. практически все еврейские жители Нагартава были верующими и строго соблюдали кашрут, субботу и праздники. Евреи колонии не работали в субботу даже в горячее время сева и уборки. Отдыхал и рабочий скот - волы и лошади. У богатых хозяев не работали также наемные работники. Это правило соблюдалось и в праздничные дни, которые по закону были нерабочими.

     В 1840 г. в Большом Нагартаве по указанию губернатора Воронцова открылась первая школа. Первым учителем был назначен выкрест Гезионовский, родом из северо-западной Украины. Школа была открыта с целью русификации евреев. Нагартавцы не проявили большого желания отдавать детей на учебу в школу. В августе 1840 г. числилось 18 учеников 9-15 лет. Школа была 4-х летней, преподавание велось на русском языке. До и после революции учителями были Баршак, Дубинская Мера Соломоновна. До 1917 г. из-за бедности не всем детям была доступна учеба в школе. Большинство жителей колонии не владели русской грамотой. С 1927 по 1935 годы преподавание в школе велось на еврейском языке. Русский язык изучался отдельным предметом. В 1935 г. школа стала украинской.

     В Нагартаве работала построенная евреями-колонистами лечебница. С 1872 г. рядом с лечебницей был основан земский лекарский участок, обслуживающий 25 тыс. человек. Врач Дуброва В.Ю. организовала первые в Херсонской губернии годичные курсы сестер милосердия. В 1899 г. была открыта новая больница. До революции в больнице существовали отдельные кухни для христиан и евреев. На кошерной кухне работала сестра отца Рахиль. В больнице лечили врачи Рисман, Гуревич и фельдшер Арон Гланц. Фельдшер был прост и доступен, но с причудами. К больным Гланц выезжал на небольшой линейке с запряженной маленькой лошадкой. Он отлично владел русским и еврейским языками. Прибыв к больному, Гланц не спешил, рассказывал анекдоты, шутил, лекарство не выписывал - говорил, так пройдет. Просил за визит 18.5 копеек. Если денег не было, брал только полкопейки, а остальную сумму разрешал оплатить, когда деньги появятся. В 1919 г. Гланц был убит белогвардейцами во время погрома.

     В Нагартаве был казенный сад. Так назывался участок земли вдоль реки Висунь, напротив школы и улицы немецких колонистов. Площадь сада, засаженного в основном декоративными деревьями, была примерно 10 га. На краю сада находилось здание земского начальника. Земский начальник установил очередность посещения сада. Евреи могли посещать сад в субботу, с утра до ночи, христиане - в воскресение. В будни вход в сад был запрещен. За этим следили вооруженные стражники. Сад не освещался, скамеек не было, культурные мероприятия не проводились. В летнее время сад сдавали в аренду. Его арендовали старики Мут и жена Герш-Юды Шварца. Арендаторы собирали фрукты с небольшого количества фруктовых деревьев и там же в саду продавали их.

     После Октябрьской революции земский начальник со стражниками бежали. Сад перестал охраняться. В тяжелые послереволюционные годы жители начали вырубать деревья: крупные на строительство, мелкие на отопление. Зимы стояли суровые, топлива не было, вода дома замерзала. Я с младшим братом Исааком тоже ходили в сад, собирали, обламывали ветки и тащили их домой. После установления Советской власти было строго запрещено рубить оставшиеся деревья. Но положение было безвыходное и мы с Исааком продолжали свое дело. Однажды Исаак залез на дерево, а я стоял внизу и следил, чтобы нас не обнаружили. Вдруг, неизвестно откуда, рядом со мной появился человек. Он поздоровался и приказал Исааку слезть с дерева. Исаак не подчинился. Тогда человек вытащил наган и предупредил, что будет стрелять. Когда Исаак спустился, человек повел нас в дом бывшего земского начальника. Человек приказал находящимся там людям отобрать у нас топор и наказать нас шомполами. Топор у нас отобрали, а бить шомполами не стали. Человек этот оказался чекистом по фамилии Маневич. Потом он женился на дочери нагартавца Овсея Самойлова. Без топора мы были, как без рук. Денег, чтобы купить другой, не было. С помощью Яни Берхмана нам все же удалось вернуть топор. Берхман был уроженцем Нагартава, его отец был в колонии крупным хозяином. Яня был влиятельным человеком, участником гражданской войны. Он переговорил с чекистами, и топор нам вернули.

     В конце-концов сад был уничтожен полностью. В конце 1920-х годов коммунары выкорчевали оставшиеся пни и на месте бывшего сада разбили огород.

     Рядом с землями нашей колонии находились хозяйства помещиков Самойленко, Зосименко, Сиденко, Заикина и Бублика. Помещики владели сотнями десятин плодородной земли. В хозяйствах было много лошадей, волов и инвентаря, использовались паровые молотилки и другая техника. Хозяйства круглосуточно охранялись вооруженными объездчиками с собаками. Во время полевых работ широко использовался наемный труд. Помещик сам нанимал и увольнял работников. При приеме на работу наблюдали как кандидат ест. Если мало и медленно, на работу не брали. Люди тяжело работали с восхода и до захода солнца. За работой наблюдали управляющие, приказчики и сам помещик. Кормили хорошо. Расчет с работниками производили деньгами или натурой.

     После революции 1917 г. помещики, боясь расправы, сбежали, оставив свои хозяйства на произвол. Крестьяне Березнеговатого, Явкино, Висуни и других сел разграбили все имущество помещиков. Последние камни домов и построек были вывезены в 1920 г. Часть помещичьей земли в результате землеустройства 1920-х годов отошла крестьянам Нагартава.

     Еврейское население нашей колонии сильно пострадало в годы гражданской войны. Петлюровцы, махновцы и белогвардейцы устраивали погромы, грабили и убивали мирных жителей. Так, белогвардейцы расстреляли Моисея Когона, Пиню Когона, Бенце Халецкого, Гришу Слинина, Ице Плица, Леву Файнштейна и других. Боясь расправы, нагартавцы прятались или спасались бегством.

2. Моя семья

     Кальман Абрам Алтерович, отец, 1878-1946
     Кальман Женя Абрамовна, мать, 1880-1968
     Кальман Полина Абрамовна, 1904-1982
     Кальман Менаше Абрамович, 1906-1950
     Кальман Хаим Абрамович, 1906-1915
     Кальман Меер Абрамович, 1907
     Кальман Исаак Абрамович, 1909-1954
     Кальман Бетя Абрамовна, 1911
     Кальман Шая Абрамович, 1912-1966
     Кальман Лев Абрамович, 1914-1982
     Кальман Рахиль Абрамовна, 1917

     Отец мой Абрам Кальман родился в Нагартаве в семье колониста и был крестьянином-бедняком. Мать моя из семьи Богуславских, родом из села Медведевка Казанковского района. Ее отец был шорником, выделывал кожи и делал упряжь. Готовую продукцию реализовывал на базарах и ярмарках. Семья у них была большая: 7 сестер и 2 брата. Все они трудились с отцом. Он был хороший специалист и большой труженик.

     Мать после замужества переехала в Нагартав. Она не могла смириться с жизнью крестьян-бедняков и, чтобы выйти из нищеты, научила чинить кожи моего отца. Они вместе начали принимать кожи от крестьян и помещиков Нагартава, Березнеговатого и соседних сел. За работу брали деньгами и натурой (пшеница, жито, мука, солома, кирпич на топку и т.п.). Кожи коров, волов, лошадей и свиней поступали в большом количестве.

     Жили мы в старой землянке, там же зимой выделывали кожи, так как этот процесс требует тепла. Семья у нас была большая: отец, мать и 7 душ детей. Было тесно, крыша протекала, стены были мокрые. Жить в таких условиях стало невозможно. Решили строить новый дом, но средств на строительство не было. Пришлось продать единственную корову.

Строительные материалы можно было купить в кредит, выдав векселя. Выбор материалов был большим. Владельцы магазинов, такие как Шишеловский, Грановский, Макацер, Тавроский, предлагали товар на перебой. В 1914 г., купив все необходимое, приступили к строительству. В 1915 г. дом был в основном готов.

В 1916 г. отца призвали в армию. Мать осталась одна с семью детьми. Самой старшей Полине было тогда 12 лет, а самому младшему два года. Мать продолжала работать, сама принимала и вырабатывала кожи. Ей было очень тяжело.

Мне шел тогда десятый год. Я начал помогать матери. Днем мешали дети, поэтому в основном работали ночью. Закончив работу, мать приступала к уборке дома. К утру все было убрано. Часть кож сушили дома, у грубы или у печки. Другую часть высоко развешивали во дворе, чтобы собаки не стянули и не погрызли кожи. Кожи были мокрые, тяжелые, морозы крепкие, одеты мы были плохо, руки замерзали моментально. Кожи мы мяли в специально оборудованной мялке, в которую запрягали лошадь. Из-за отсутствия в хозяйстве лошади, приходилось ее нанимать. В мялку входило около восьми кож, которые вкладывали в одну ленту, общим весом около пяти пудов. Эта работа зимой тянулась целый день.

В апреле 1917 г. отец вернулся из армии домой и сразу включился в работу. Кроме выделки кожи мы стали изготавливать постолы, сандалии и продавать их на базаре. Жить стало легче. Кроме того, я подрабатывал у дяди Лейба Богуславского.

      Менаше пошел в ученики к брату матери Моте Богуславскому. Он был шорником высшего класса. Никто не мог сделать упряжь лучше Моти. Дядя был аккуратный, чистоплотный, строгий и требовательный. Менаше многому научился у него, стал настоящим шорником.

     Исаак ушел к двоюродному брату, тоже шорнику, Грише Богуславскому. У него Исаак жил и работал до вступления в коммуну. За работу Исаак получал мизерную плату, на которую можно было купить на праздник простые рубашку, штаны и ботинки.

     Летом я нанимался к кулакам Прагу, Берхману и др., пропалывал картофель и подсолнух, работал на уборке. В 1919 г. я нанялся к кулаку Абраму Русколу. С утра до ночи на невыносимой жаре работал на конной молотилке, скирдовал солому. Рускол кормил своих работников очень плохо, мы были полуголодные. Варил нам пшенный кондер, на закуску давал маленькие зеленые дыньки, горькие как полынь.

     Молотилка работала от конного привода. В привод впрягалось четверо лошадей. Для экономии погонщика не нанимали, а использовали детей, которые хотели покататься. Брату Шае тогда было 7 лет. День был жаркий, он устал, захотелось спать. Шая хотел спуститься с привода и уйти домой. Но дотянуться до земли он не сумел. Одна нога попала между шестернями, все пальцы ноги оторвало. Шая подхватили на руки и отнесли в больницу, но, к несчастью, врача не было на месте. Тогда его повезли в Херсон, там в больнице ему ампутировали ногу до колена. Родители обратились в суд, но компенсации от Рускола не получили.

     Я проработал у Рускола месяц. Молотьба закончилась, я пришел к Русколу за расчетом. Он сказал мне с усмешкой, что деньги мне ни к чему, так как я их потеряю. После вмешательства отца, Рускол все же расплатился.

     В 1921 г. в стране разразился страшный голод. Основными его причинами был неурожай 1920 г. и разруха в результате гражданской войны. Множество крестьян погибло в войнах, другие еще не были демобилизованы из Красной Армии. Лошади и фураж были отобраны у крестьян воевавшими сторонами. Земли, прежде всего помещичьи, не засевались или засевались лишь частично. Молодое и бедное государство не могло оказать помощь пострадавшим. Тысячи людей пухли и умирали от голода. Помощь, в первую очередь детям, стала поступать от американского Джойнта. Были организованы детские дома, открыли столовые, выдавали продуктовые пайки.

     Меня и старшего брата Менаше отец пристроил к своим знакомым зажиточным крестьянам Березнеговатого. У них были большие запасы продовольствия, лошади, скот и полный двор птицы. Мы ели вместе с хозяевами без каких-либо ограничений. За неделю работы мы зарабатывали и приносили домой 7-8 фунтов муки. Для нашей семьи это была большая помощь. Младший брат Шая находился в детском доме. Там у него распухла нога. Мама поддерживала его как могла, и он пошел на поправку. Наша большая семья пережила голод без потерь. Это был редкий случай.

3. Тракторные товарищества

     После установления Советской власти одной из первых форм коллективного труда стали тракторные товарищества, организованные в Нагартаве в 1926 г. Эти добровольные товарищества состояли из 15-20 крестьянских хозяйств, имевших смежные наделы, что уменьшало холостые пробеги тракторов. Каждый член товарищества вносил свой пай. На собранные средства приобретались тракторы, молотилки, инвентарь и горюче-смазочные материалы. Первый трактор был получен осенью 1925 г. Его пригнал житель Манжурии Самойленко. Остальные колесные тракторы марки "Фордзон" мощностью 30 л.с. поступили в марте 1926 г.

     Зимой 1926 г. были посланы на шестинедельные курсы трактористов:
от товарищества "Труд" Зисе Гидалевич и Ефим Курганов;
от товарищества "Смычка" М. Шварцбаум и Соломон Сприкут;
от товарищества "Новая техника" Борис Плам и Ник. Дозорцев;
от товарищества "Красный пахарь" Хаим-Ице Карт;
от товарищества "Карл Либкнехт" В. Гимельштейн.

     Стать трактористом было не просто. Надо было быть членом тракторного товарищества, а для этого надо было внести солидный пай. Я хотел поступить в "Красный пахарь", членами которого были мои соседи, а также родственники: дядя Зяма Рускол, двоюродные братья Ефим Карт и Богуславский. Однако я получил отказ председателя, кулака Ефима Прага, который заявил, что Кальман не имеет хозяйства и не может внести пай. Тогда я нанялся помощником тракториста к Ефиму Карту и проработал с ним один сезон. Зимой 1927 г. меня все же направили на курсы трактористов. Вернувшись, я отработал бесплатно сезон, чтобы оплатить курсы. Только после этого меня приняли в товарищество.

     Тракторные товарищества просуществовали до 1929 г., после чего вся техника перешла в ведение так называемого "Куща", который стал обслуживать вновь организованные колхозы.

     В 1929 г. мы получили дополнительно тракторы марки "Интернационал" и "Маккормик". Была создана тракторная бригада, и я ее возглавил. Главная трудность в работе состояла в нехватке квалифицированных кадров. Из подростков мы отобрали Карта, двух братьев Лейбман и Муцмахера. Мы не ошиблись в ребятах. Без курсов они быстро и хорошо изучили устройство тракторов и прекрасно работали на них.

     "Кущ" существовал до 1930 г., после чего на его базе была создана МТС. Я продолжал работать бригадиром тракторной бригады по Нагартавскому сельсовету.

4. Коммуна КИМ

В 1928 г. в Нагартаве организовалась сельскохозяйственная коммуна имени Коммунистического Интернационала молодёжи (КИМ). Ее создателем и руководителем был Рахмиль Ефимович Гефт. Он был грамотным специалистом сельского хозяйства, хорошим организатором и пользовался большим авторитетом. В состав коммуны входили комсомольцы и беспартийная молодежь. Коммунары работали дружно. Денег за работу не получали. Все необходимое им предоставляла коммуна. Коммунары жили в общежитии, в здании, где до революции размещался земский начальник, питались в общественной столовой. Коммуна имела свой участок земли для посева зерновых и технических культур, орошаемый огород площадью 10 га. на месте уничтоженного казенного сада, два трактора - "Фордзон" и "Интернационал", молотилку и другой сельскохозяйственный инвентарь. Впервые в районе коммуна построила новые современные коровники, силосную башню и яму. На этой базе работала племенная ферма, в которой было 80 доеных коров и племенной молодняк, которыми обеспечивались хозяйства района. Бригадиром огородников был Исаак Кальман, специалистами огородного хозяйства были Тарас Гуртовой и его жена. Ферму возглавляла моя жена Рива Гимпель. Трактористами в коммуне работали М. Зевлер, Б. Шишеловский и Яша Гимпель. Я работал в коммуне мотористом на поливе огорода.

5. Коллективизация

Коллективизация в Нагартаве началась с создания трех колхозов, в которые вошли индивидуальные хозяйства и коммуна КИМ. Коллективизация на этом этапе имела большие недостатки. Крестьяне не хотели вступать в колхозы, но под угрозой раскулачивания были вынуждены это сделать. Крестьяне, категорически не желавшие вступить в колхозы, были раскулачены. Кроме того, они были лишены избирательных прав. Организация и дисциплина во вновь образованных колхозах практически отсутствовали. Из-за этого, в первую очередь, страдали лошади - основа колхозов. Усилился антагонизм между коммунарами, привыкшими к общественному труду, и вчерашними крестьянами-единоличниками. В это тяжелое время, в начале марта 1930 г., была опубликована резкая статья И.В. Сталина "Головокружение от успехов". Сталин осуждал попытки насильственной коллективизации и заявлял, что колхозное движение должно строиться на принципах полной добровольности. Крестьяне, не дожидаясь указания районных руководителей, вышли их колхозов, забрав свой уцелевший инвентарь, лошадей и скот. Также поступили и коммунары, но при этом они приняли устав сельскохозяйственной артели, и коммуна преобразовалась в колхоз с тем же именем. В этот колхоз вступили новые члены из жителей Нагартава. Большинство раскулаченных обжаловали незаконные решения и добились возвращения гражданских прав. За перегибы в коллективизации председатель Нагартавского сельсовета Хася Рускол получила взыскание от райкома партии и райисполкома. Но действительного изменения политики не произошло. Через некоторое время начался новый этап, завершившийся сплошной коллективизацией сельского хозяйства.

6. Первые зерновые комбайны

В 1933 г. Березнеговатская МТС получила шесть первых зерновые комбайны марки "Коммунар" Запорожского завода и две жатки "Виндровер". Полученную технику поделили поровну на две бригады. Бригадирами назначили Льва Федоровича Хиренко и меня. Для освоения комбайнов нас послали на шестинедельные курсы в Снигиревку. К этому времени я хорошо знал тракторы, автомобили (зимой закончил шоферские курсы), поэтому легко освоил комбайн. Даже стал помогать преподавателям.

      После окончания курсов меня отправили работать бригадиром в с. Костромка на Херсонщине. Село располагалось в лощине, вокруг села был насыпан высокий вал с одним входом-выходом. Вновь организованный колхоз за насыпью не следил, и она разрушилась. Весной, во время таяния снегов, село было притоплено. В связи с этим, тракторы и комбайны были оставлены на пастбище, далеко от села. Там же находился колхозный скот. Чтобы войти в село, нужно было снять обувь, закатать брюки и босиком шагать по холодной воде.

     Колхоз был очень бедный. Председатель-"десятитысячник", был прислан из Одессы. Он совершенно не знал и не стремился познать сельское хозяйство. Колхозными делами не интересовался, занимался охотой на уток. Отправляясь в Костромку, я прихватил из дома кое-какую еду. Ребята, а их со мной было 14 человек, сделали ревизию моего чемодана, и еда мгновенно исчезла. На Украине был страшный голод. Еды в колхозе не было. Трактористам и комбайнерам выдавали только пол-литра молока в день на человека. Я обнаружил, что у Володи Овчиника и еще у некоторых ребят от голода пухли ноги. Я стал искать выход из этой ситуации. Уборка еще не началась, и я стал отпускать по очереди, по два человека, на несколько дней домой за продуктами. Путь был длинный, до 30 км, и преодолевался он часто пешком. Потом нашли еще одно решение. Я получил разрешение от МТС и политотдела на испытание комбайнов. Мы стали молотить старые скирды соломы. Зерна там было очень мало, но и оно выручало нас. Ребята нашли большой ржавый казан, и в нем Ефим Диневич варил добытое зерно.

     За несколько дней до начала жатвы приехали Бузинов и механик Еремин. Мы попросили разрешение испытать комбайн на обкосе углов. Получив разрешение, я встал за штурвал. Чтобы впервые увидеть комбайн в работе, на него взобрались Бузинов и Еремин. Включил комбайн и стал косить. Как только начало сыпаться зерно, я выключил комбайн. Мы вернулись на стоянку. Пришел человек с мешком, чтобы забрать зерно. Я показал ему, что зерна в бункере нет. Когда все разошлись, я открыл шнеки элеватора и собрал находящееся там зерно. Оно было молочной спелости, и его можно было есть сырым. Бригада была обеспечена едой еще на несколько дней.

     Началась жатва. Запустили в работу все три комбайна и "Виндровер". Урожай был богатый. Техника работала без перебоев. Косили с раннего утра до заката. За несколько дней намолотили много зерна. Согласно уставу колхоз имел право взять для своих нужд 15% от вывезенного на элеватор зерна. Однако зерно не вывозилось, транспорта в колхозе не было. Еду по-прежнему не выдавали. Питались пшеницей из бункера. Затем прибыли армейские грузовики. Машины все новые с шоферами и грузчиками. Начали вывозить зерно на элеватор. Получили разрешение смолоть муку и испечь хлеб. Стали выдавать по килограмму хлеба на человека. Мы не могли поверить такому счастью. Несмотря на все трудности, уборку урожая мы закончили успешно.

     В 1934 г. появились новые комбайны "Сталинец" завода Россельмаш, значительно превышающие по производительности комбайн "Коммунар". Однако на подъемах трактор ХТЗ не мог тянуть этот комбайн. Комбайнеру и помощнику приходилось его подталкивать.

     Я добился выгрузки зерна из комбайна на ходу. Лошади были постоянно закреплены за комбайном. Норма на комбайн была 8-10 га, но я скашивал на "Коммунаре" 15-18, а на "Сталинце" 30-31 га. Комбайнер получал 2 рубля за каждый скошенный гектар, за каждый гектар сверх нормы (после восьми) - в двойном размере. Кроме того, за выполнение сезонной нормы выдавали 20 пудов пшеницы бесплатно. Помощник комбайнера получал на трудодень 3 рубля и 3 кг зерна.

7. Дело "черной коморы"

     Так называлось дело, по которому привлекались к уголовной ответственности по закону от 7 августа 1932 г. (хищение социалистической собственности) за создание "черной коморы" (комора - амбар, кладовая) и хищение 30 центнеров ячменя председатель колхоза "Красный путиловец" Исаак Фальков, кладовщик Борис Цейтлин, главный бухгалтер Лиза Муцмахер.

     Дело заключалось в следующем. В субботу, примерно в 6 часов вечера, колхозники заканчивали молотьбу. Фальков определил сколько ячменя будет намолочено к концу дня и ушел отправить сводку в райком (такой был порядок) о количестве намолоченного за день зерна. Закончив молотьбу, колхозники погрузили зерно на две подводы. Ноах Эльяшов и Овсей Ритов привезли с поля зерно ночью. Склад был закрыт, кладовщика, к несчастью, в это время не было дома. Зерно на склад не сдали, а разгрузили его в свободное помещение детского садика. Утром в воскресение об этом уже узнали в политотделе МТС, где оценили произошедшее как хищение. Сразу же на место прибыли зам. начальника политотдела Бузинов и зам. директора МТС Шлема Гимпель. Люди тут же были посажены под арест. Еще до суда в районной газете была напечатана разгромная статья. Дело "черной коморы".

    Суд состоялся в сельском клубе буквально через день. Начался он утром и закончился поздно ночью. В центре села собралась толпа людей, клуб был переполнен. Суд приговорил Цейтлина к высшей мере наказания, Фалкова к 10-ти годам тюремного заключения и оправдал Лизу Муцмахер. Никто не рассчитывал на такой суровый приговор. После того как его зачитали, родственники осужденных впали в истерику. Люди взобрались на сцену, окружили членов суда, милиционеров и требовали отмены приговора. Людей долго не могли успокоить и вывести из клуба.

     После подачи кассации Цейтлина оправдали, а Фалкову уменьшили наказание до одного года заключения.

8. Колхоз "Красный путиловец"

     5 августа 1934 г., ночью, меня и Г. Пульсона вызвали в политотдел Березнеговатской МТС. Нас приняли Бузинов, Гимпель и начальник особого отдела Ефремов. Бузинов сказал, что члены правления колхоза "Красный путиловец" сняты с должностей, привлечены к судебной ответственности, и мы должны возглавить колхоз: Пульман - председатель колхоза, а Кальман - зам. председателя и парторг.

     Согласно уставу сельхозартели нас должны были вначале принять в колхоз, а потом избрать в состав правления. Однако в нашем случае правила были нарушены. К нашему приходу колхоз план хлебосдачи государству и натуроплату за работу МТС не выполнил. Семена, фураж и хлеб в амбарах имелись, но не в большом количестве. Мы приступили к севу озими и план сева выполнили. Колхозникам хлеб не выдавали. Они получили ранее аванс за полугодие - по 200 г на трудодень. Нас стали вызывать на бюро райкома и требовать выполнения плана хлебосдачи за счет посевного зерна, фуража и хлеба, предназначенного для выдачи колхозникам. Обещали, что весенний посевной материал и хлебную ссуду получим от государства.

     Начали получать ссуду - 8 центнеров пшеничных отходов на месяц. Этого было крайне недостаточно. Выдавали только тем, кто на данный момент работал и сильно нуждался. В последнюю категорию входила и семья председателя Пульсона. Я не получал ничего, так как был обеспечен хлебом как тракторист.

     В животноводстве ситуация была еще хуже. Колхоз имел небольшое количество лошадей, одну корову и несколько свиней. Для свиней кормов не оставили. Кормили их паренной половой. Но и здесь из-за отсутствия топлива были перебои. Закончилась солома, и нечем было кормить лошадей. Такое катастрофическое положение было во всех колхозах района. Надо было искать выход и спасти лошадей. Колхозники сами изъявили желание отправиться в соседние районы и привезти солому, оставшуюся на полях в старых скирдах. Для этой операции мы отобрали самых лучших, физически сильных колхозников. Стояли большие морозы, глубокие снега. В дорогу они отправились на санях. Каждому была выдана буханка хлеба.

     Колхоз был настолько беден, что не было керосина для освещения хозяйственных построек и конторы. Мне приходилось покупать керосин за свой счет.

     Этой же зимой нам выдали план контрактации 20-ти телят. Контрактация молодняка основывается на договоре между правлением колхоза и колхозником (контрактантом), который обязуется вырастить телку до 4-6 месячного возраста. Денег на выдачу контрактантам аванса у нас не было. Пришлось обязать колхозников содержать телок до весны полностью за свой счет. После этого мы получили план обеспечения колхозников коровами. Мы выдали телят всем бескоровным за счет контрактации. Во второй половине 1930=х гг. жизнь в колхозах стала понемногу налаживаться.

     В 1939 г. состоялись первые выборы в местные органы власти. День выборов стал для всех большим праздником. По Нагартаву были избраны 17 депутатов. Я был избран председателем сельсовета. В Нагартаве тогда работали четыре колхоза: КИМ, "Н.-хозяйство", "Красный путиловец" и "Карл Либкнехт". Нагартавский сельский совет всегда был передовым в районе.

9. Война

     В 1941 г. я работал инструктором отдела кадров Березнеговатского райкома партии. В июне наши люди с подводами работали на строительстве аэродрома в Николаеве. Уполномоченным от райкома был секретарь по кадрам Руденко, а от райисполкома зам. председателя Цилинко. Райком направил меня на строительство заменить уехавшего домой Руденко. Ночь на 22 июня я ночевал в Николаеве у брата Исаака, который работал на военном заводе. Ночью его подняли по тревоге, и он ушел на завод. Проснувшись, я пошел на аэродром. На улице стояли люди в противогазах. Я подумал, что идет учение. У аэродрома я увидел взлетающие самолеты, обычно в воскресение они не летали. Руденко уже вернулся и был на аэродроме. Он сказал мне о начале войны и попросил собрать людей на митинг. Руденко открыл митинг, сообщил о вероломном нападении Германии на Советский Союз и о выступлении Молотова по радио.

     Я вернулся в Березнеговатое и сразу же направился в райком. В райкоме просматривали партийные документы и определяли какие из них подлежат уничтожению. Секретарь райкома сказал, что я до утра свободен. Утром я получил задание выехать в Б. Криницу для проведения мобилизации по сельсовету. Через некоторое время райком приказал мне вернуться в Березнеговатое, где я получил повестку райвоенкомата. Я был младшим политруком запаса. Меня и еще человек восемь направляли в Запорожье на курсы усовершенствования политсостава.

     Прибыв на вокзал Запорожья, мы сразу же попали под бомбежку. Долго заниматься нам не пришлось, город беспрерывно бомбили немецкие самолеты. Курс в составе полутора тысяч человек получил команду отправиться на левый берег Днепра и занять оборону. Курс практически безоружный отправился выполнять приказ. Меня оставили в наряде в здании курса. Ночью наши ребята неожиданно начали возвращаться и рассказывать о произошедшем. Они прибыли на указанное место. Погода стояла хорошая. Казалось, что немцы далеко. Некоторые разделись и стали загорать. Вдруг вдалеке заметили мотоциклистов. Начали гадать чьи они - немецкие или наши. Когда мотоциклисты приблизились, стало очевидно, что это немцы. Немцы почему-то не стреляли. Ребята растерялись и пустились вплавь через Днепр. Днепр в том месте широкий, и не все ребята вернулись.

Утром мы получили приказ явиться в политсостав резерва. Там нас распределили по частям. Меня направили политруком аэродромной технической роты, где я служил пока не заболел язвой желудка. В госпитале меня списали. С большим трудом я добрался в село Суетиновка Гмелинского района Сталинградской области, куда эвакуировались мои родители, братья и сестры. После освобождения Березнеговатского района мы вернулись домой.

10. Катастрофа евреев Нагартава

      Последний день дома с семьей перед уходом в армию. Раннее утро. Жена Рива готовит завтрак. Марат и Фима тоже встали. В доме чисто и уютно. Дом новый хотя и не совсем достроенный. Плотник Иосиф Клящицкий только начал ставить крышу. Участок весь в зелени: деревья, цветы, овощи.

     За завтраком старший шестилетний сын Марат спрашивает: "Папа, а когда война кончится ?" Я не знаю, что ему сказать, но он сам быстро ответил: "Я знаю. Когда мы поймаем Гитлера и убьем его. Если бы я поймал Гитлера, я погнал бы его в кузню к дяде Яше Бибе. Он бы подковал босые ноги Гитлера красными подковами". Марат уже понимал, что значит война и переживал наравне со взрослыми. После завтрака мы пошли в военкомат. Я просил Риву смотреть за детьми и за собой, потому что война будет страшной. Мы простились. Я не мог подумать, что так трагично сложится их судьба.

     Из рассказов очевидцев. В конце июля в Нагартав стали прибывать евреи из западной Украины и Белоруссии. Они спасались от быстро продвигавшихся немцев. В это время начались разговоры об эвакуации населения Нагартава за Днепр. Некоторые жители были против эвакуации мотивирую это тем, что немцы, оккупировавшие Украину в 1918 г., евреев не трогали.

     Моя Рива решила эвакуироваться. Мои родители, Поля, Менаше, Шая и Рахиль предложили ей ехать с ними. Такое же предложение поступило от родителей Ривы и ее брата Моисея. Рива выбрала своих. Рива и жена Яши Гимпеля пошли в райком, где им выдали подводы для эвакуации.

     В тоже время сестра Поля, работавшая зав. райздравотделом в Березнеговатом, получила транспорт для эвакуации нашей семьи. Конюхом при лошадях был Моисей Гельфанд. Папа, мама, Шая, Поля, Виля, Нюся, Ася и Моня, Рахиль и Алик, Гельфанд с женой, Моисей с сыновьями Филей и Моней отправились в дорогу. По пути они забрали раненых в Явкино красноармейцев. Один из них скончался по дороге, остальные с большим трудом переправились вместе с нашей семьей через Днепр.

     Рива и ее семья добрались до Днепра благополучно. Переправится через Днепр оказалось очень трудно. На правом берегу скопилась масса отступающих воинских частей и эвакуировавшихся. Ночью Днепр все время освещался немецкими ракетами. Переправы подвергались постоянной бомбежке немецкими самолетами. Многие переправочные средства были потоплены. Моисей решил ехать в Берислав, где у него были знакомые, которые могли помочь переправиться. Однако нужных людей они не нашли, и пришлось возвращаться. Но переправиться было уже невозможно. В Нагартав они не вернулись, а поехали в Штерндорф, где жила Ривина родная сестра.

     Другие нагартавцы, не сумевшие переправиться через Днепр, вернулись в свое село. Все оставшиеся и вернувшиеся евреи жили в своих домах, продолжали работать в колхозе, заканчивая убирать высокий урожай зерновых. Немцы объявили на 14 сентября в бывшем Народном доме общую регистрацию всех евреев. Этот день объявлялся выходным, было запрещено выходить на работу и куда-либо выезжать. Некоторые нагартавцы с утра все же направились на базар в центр Березнеговатого. Но на мосту уже стояли Грицко Свищ и Кравченко. Они никого не пропускали и приказали вернуться домой за документами и немедленно следовать на регистрационный пункт. Свищ уже был старостой, а до войны работал заведующим Нагартавского магазина, считался активистом сельсовета.

     Полицаи стали сгонять всех евреев в Народный дом, стариков и больных привозили на подводах. Когда все еврейское население было собрано, их рассортировывали и группами по 20 человек повели на расстрел. Расстрел производился в трех местах: у глубокой балки в конце улицы Кирова; в Березнеговатом возле агрошколы; у траншей за больницей в Нагартаве. Люди шли на смерть молча, некоторые проклинали немецких оккупантов и местных предателей. После расстрела погибших засыпали тонким слоем земли, которая еще долго шевелилась.

     Братья Шая и Шлема Пульсоны спрятались в посевах конопли. Их подкармливали соседи. Полицаи Свищ и Орехов выследили братьев и расстреляли их недалеко от больницы.

     Пытался скрыться Меер Лакус, крепкий красивый парень, который возил горючее для тракторной бригады из Снигиревки. Но он был пойман и расстрелян.

     Шестилетний Пиня Ципулявский убежал в камыши. Полицай, бывший местный колхозник, Кравченко бросился в погоню за мальчиком. Он поймал Пиню. Мальчика расстреляли и бросили в общую могилу.

     В общей сложности в этот и последующие несколько дней были расстреляны, по неполным данным, 857 невинных людей - женщин, мужчин, детей и стариков.

     В 1951 г. все останки расстрелянных были перезахоронены на еврейском кладбище Нагартава, где за счет средств родных и близких сооружен памятник. Ежегодно 14-го сентября собираются у могилы родные и близкие, бережно хранящие память о безвинно погибших людях. В 1981 г., в год 40-летия трагической гибели граждан Нагартава в построенном мемориале была заложена капсула потомкам 2000 г.

     После освобождения Березнеговатского района от немецко-фашистских оккупантов состоялся процесс военного трибунала над изменниками родины, орудовавших в районе в период оккупации. Судили десятерых преступников: Свища, Горлинского, Рябенко, Краченко, Орехова и др. На процессе присутствовали лица, пострадавшие от фашистов во время оккупации. Свидетели изобличили предателей в их зверствах. Военный трибунал приговорил всех подсудимых к высшей мере наказания - расстрелу. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.

11. Фамилии жителей Нагартава

Авенбург, Айнбиндер, Александровский, Альтгауз, Амдур, Апрасовский, Бариндорф, Баскин, Берхман, Бецер, Бибе, Богуславский, Большан, Воскин, Гельфанд, Генин, Гефт, Гидалевич, Гинчерман, Гимпель, Гинзбург, Гончар, Граник, Грунин, Гуревич, Диневич, Дозорцев, Донде, Дрибин, Дриз, Дубинский, Духин, Евзерихин, Зевлевер, Зябко, Кальман, Карт, Катков, Каплун, Кацев, Клящицкий, Когон, Куксо, Курганов, Лакус, Лебедь, Левин, Левитон, Лейбман, Муцмахер, Новик, Пайкин, Плам, Плиц, Поляков, Потош, Праг, Пульсон, Работников, Райкин, Райхер, Ренцер, Ривкин, Рисман, Рубин, Рускол, Самойлов, Свердлов, Слинин, Сокол, Соловей, Сприкут, Тамчинский, Танский, Тетер, Турков, Файнштейн, Фалков, Хейсон, Циперсон, Ципулявский, Шварцбаум, Шинов, Шишеловский, Штейман, Щедров, Юрковский, Юфин, Янко.

12. На фронтах Великой Отечественной войны погибли:

Альтгауз Г.О., Альтгауз М.И., Альтгауз М.П., Альтгауз М.О., Альтгауз С.И., Бариндорф М.И., Бецер Абрам, Бецер Илья, Бецер Меер, Бецер Сеня, Бецер С.Я., Гидалевич М.М., Гимпель Яша, Граник А.В., Зевлер М.Б., Зевлер И.И., Кацов Г.Я., Кацов Г.Я., Клящицкий М.А., Когон В.И., Когон О.М., Лакус А.Б., Лакус И.Б., Лакус Я.Б., Лебедь А.Б., Левитон А.Д., Муцмахер Б.М., Муцмахер И.Д., Муцмахер И.Х., Плам Б.В., Плам Г.А., Пульсон Гилель, Ригер Н.М., Ривкин Л.А., Ривкин C.В., Рускол И.П., Свердлов З.Х., Сокол Ш.А., Сприкут В.И., Тарноград Ю.И., Тетер М.А., Турков А.И., Файнштейн И.С., Файнштейн М.В., Хольмер Ф.М., Ципулявский И.Л., Юфин З.М.

13. Участники Великой Отечественной войны:

Амдур Мотя, Амдур Сара, Бариндорф Лева, Бецер Лева, Бецер Леонид, Бецер Сара, Бецер Феня, Бецер Х-Лейб, Бецер дочь Х-Лейба, Бибе Миша, Большан Нюма, Гельфанд Абрам, Гефт Рахмиль, Гинчерман, Гинчерман, Граник Гриша, Диневич Ефим, Диневич Клара, Донде Фалок, Дубинский Илюша, Зевлер Мотя, Кальман Меер, Клящицкий Петя, Курганов Фима, Карт Фроим, Пайкин Мотя, Плиц Коля, Плиц Рая, Потош Суня, Пульсон Геня, Ривкин Даня, Свердлов Михаил, Щедров Моисей.

Примечание: списки неполные.

Рукопись, семейный архив. 01 февраля 1986 г.

Обработка и подготовка текста Яков Пасик,
опубликовано 29-01-2009