Реувен Бесицкий
|
Людей не интересных В мире нет. Их
судьбы как история планет У каждой всё особое
своё И нет планет похожих на неё.
Е.
Евтушенко |
Сага о Забрацких и Груниках из колонии Межиречь
Эпопея еврейской колонизации
земель Новороссии – история мужества и страдания людей,
которые на протяжении многих столетий оторванные от земли
стали объектом эксперимента российской власти, который
начался на землях Херсонщины в 1807 г., в царствовании
Александра I и был продолжен Николаем I на землях
Екатеринославской губернии.
Переселение бывших польских
евреев на землю для занятия земледелием с благим намерением
отвлечь их от исторически навязанных им занятиями
торговлей, ростовщичеством и мелким ремеслом было для
евреев тяжким ударом. Неподготовленность к приёму
переселенцев на местах, абсолютная неподготовленность
евреев к земледельческому труду закончилась для многих
трагически: из 22 тыс. переселившихся около 6 тыс.
умерли от различных заболеваний, голода и непривычных,
тяжелых условий работы и быта.
Первые переселенцы из
Белоруссии и других Западных губерний прибыли на целинные,
степные земли Екатеринославщины в 1846 г. Тысячекилометровая
дорога на подводах, длившаяся 3-4 месяца в любую
непогоду, без медицинской помощи оборачивалась
печальными последствиями для переселенцев. На место,
многие из них, добирались больными и истощенными. К их
приезду дома не были готовы и поэтому переселенцы жили в
1847 г. по разным селам и хуторам, зачастую в 50-и
километрах от своих наделов. В таком состоянии – бездомных,
переселенцы жили 2 года.
Весной 1847 г. всех
переселенцев, приписали к шести вновь создаваемым колониям,
которым немецкие старосты колоний дали названия: Гросс-Люцен,
Гутгеданкен, Гликсталь, Миттельдорф, Фильгноде и
Кронберг. Эти немецкие названия не понравились Министру
государственных имуществ Киселеву, и он рекомендовал
колонистам выбрать русские наименования. Вот тогда
колонии были названы так, как они известны и до сих пор:
Новый Златополь, Весёлая, Красносёловка, Межиречье,
Трудолюбовка и Нечаевка.
Глубокой осенью 1848 г.
строительство 189 плетневых мазанок в колониях Новый
Златополь, Веселая и Межиречь было закончено. Но
осматривавший их чиновник из Петербурга пришел к
заключению: в этих домах «по сырости, холоду и
непрочности может заставить жить одна страшная нужда,
которая не боится даже смерти». Построенные дома были
плетневыми мазанками, стены которых представляли плетень
из лозы, обмазанный глиной с наружной и внутренней
стороны. Смотритель колоний барон Штемпель, принимавший
эти строения, признал их негодными для жилья.
За неимением лучшего,
колонисты вселились в негодные плетневые дома: в некоторых
домах от стен уже отвалилась глиняная обмазка, в других –
разваливались трубы, в-третьих – поломаны крыши и
поэтому в домах был жуткий холод. Колонистам пришлось
самим чинить дома и просить денег у Киселёва для их
ремонта. Из-за всего этого, жизнь новоиспечённых
колонистов, началась, как уже ранее было в херсонских
колониях, повальными болезнями и многие семейства за
короткий период «кончили свою жизнь от холода и жажды».
Несмотря на все трудности,
колонисты сумели весной 1847 г. посеять на своих наделах
пшеницу и рожь и получить, по их словам, хороший урожай.
Но из-за отсутствия амбаров, куда можно было бы свозить
зерно и невозможностью вымолотить зерно в связи с
дальними поездками к месту работы – урожай пропал.
Следующий 1848 г. был неурожайный, и не оставил
колонистам никаких надежд на обеспечение себя хлебом, а
кроме этого – они остались и без скота. Государство не
оставило их без помощи: была выдана небольшая сумма
денег и по одной лошади на семью.
С учётом неудачного опыта
обучения переселенцев в Херсонской губернии, Киселёв
решил поселить в еврейских колониях немецких
колонистов-меннонитов (иностранные колонисты –
представители протестантской церкви). Они должны были не
только обучать, но и руководить колонистами в качестве
старшин или старост (шульц). На каждые 10 семейств
еврейских колонистов поселялась одна семья немецких
колонистов. Это помогло еврейским колонистам
Екатеринославской губернии перенимать богатый опыт
возделывания земли у немецких колонистов и стать
крепкими хозяевами быстрее, чем колонистам Херсонщины,
начавших жизнь земледельцев в 1807 г.
В трёх колониях – Новый
Златополь, Красносёловка и Межиречь, наиболее пострадавшие
от всех неурядиц в первые годы колонизации заболели 475
человек, и умерли, из них, – 81 человек.
Евреи-земледельцы вынуждены
были начинать всё с нуля: учиться пахать, сеять, косить и
молотить, ухаживать за скотиной, эксплуатировать и
ремонтировать сельхозинвентарь, обустраивать подворье и
т.д., а главное – получать хороший урожай, необходимый
для пропитания семьи и корма для скотины. Известно, что
хороший урожай во многом зависит не только от умения и
добросовестного труда пахаря, но и от капризов природы.
А в этом плане Екатеринославщина была и остается зоной
рискованного земледелия: по статистике на 4 урожайных
года приходится 3 неурожайных. Такими годами оказались
1848 и 1849 г.г., и по заключению Министерства
государственных имуществ положение евреев-земледельцев,
после тяжких для них 1848 и 1849 годов, не только не
улучшилась, а даже ухудшилось: от нехватки корма они
лишились почти половины своего скота, а от болезней
лишились многих работников, которые не могли принять
участие в весенних полевых работах и, несмотря на это
«они произвели, по возможности, яровые посевы и тем
самым освободили казну от необходимости вновь оказывать
им пособие, для их продовольствия». Таким образом,
колонисты, даже в самые тяжёлые, неурожайные годы
старались самоотверженным трудом обеспечить себя
хлебом.
Одна из трёх колоний,
которой пришлось пережить все беды и невзгоды первых лет
колонизации была колония Межиречь. Но, несмотря на всё
это к 90-м годам XIX столетия здесь жили уже достаточно
крепкие земледельцы. Большинство семейств самостоятельно
обрабатывали землю, имели достаточный набор
земледельческих машин, да ещё арендовали дополнительные
участки земли.
Среди 47 семейств,
поселившихся в колонии Межиречь, были семьи: Исохара Красика,
Шимона Забрацкого, Иевеля Груника, Айзика Библика и Айзика
Красика. История не оставила каких-либо следов как жили
эти люди, что им пришлось пережить в процессе 50-летней
эволюции из мелких торговцев и ремесленников, не
привыкших к тяжелой физической работе, в физически
крепких и знающих земледельцев. Можно предположить, что
здесь сыграла свою роль и генетическая память – три
тысячи лет тому назад, в Израильском царстве – евреи
были прекрасными земледельцами.
Но вот 1890 г. Л. Улейников
(Л. Биншток) по собственной инициативе, обследовал 17
колоний Екатеринославской губернии и представил сведения
о состоянии колонистов. Но не просто усреднённые данные,
а состояние хозяйства каждого подворья всех колоний.
В 1890 г. население колонии
Межиречь состояло из 372 человек в составе 47 семейств;
6 человек служили в армии. Средняя площадь земли на
каждое хозяйство, по всем колониям, составляло 23
десятины, т.е. на каждого человека – 3,35 десятины.
Оценивая благосостояние
колонистов нельзя обойти один факт: после убийства
Александра II в 1881 г. в России прокатилась волна
еврейских погромов; не обошли они и еврейские
колонии Трудолюбовку, Нечаевку, Графскую и Межиречь.
Грабители, по-видимому, это были крестьяне окрестных
деревень, забирали имущество и угоняли скот.
Из этого трагического эпизода
можно предположить, что экономическое положение колонистов
было лучше, чем крестьян, и сработали элементарные злоба
и зависть; на нищие колонии никто бы не позарился.
На смену первому поколению
колонистов пришло второе, выросшее в селе и познавшее
труд и быт хлебопашца с детских лет, это были люди уже
другой формации: физически крепкие, закалённые и знающие
земледельцы. Взглянем на подворье Забрацкого Шимона
Янкелевича. У него было 5 детей – 4 дочери и сын. Сын
Янкель, названный в честь своего деда, родился в 1859 г.
и был с детства приучен к деревенской жизни и работе. В
1890 г. у него была уже своя большая семья: 5 сыновей и
4 дочери; 3 сына и 2 дочери работали в хозяйстве.
Поэтому в своём хозяйстве они управлялись сами – без
наёмных рабочих. Вставали с первыми петухами, и
ложились затемно.
Янкель Забрацкий и три дочери с семьями. 1913 г.
Семья жила в глинобитном доме,
из трёх комнат, крытым соломой. На подворье было 4 лошади,
5 коров, 2 телёнка и 2 жеребёнка, 2 плуга, борона,
косилка, каток и бричка. Кроме своего земельного надела
семья обрабатывала надел колониста Лившица и
арендовала 3 десятины казённой земли. Таким образом,
семья Шимона Забрацкого обрабатывала около 50 десятин
земли (1десятина = 10925,4м2).
Из воспоминаний правнучки
Янкеля – Лилины Гинзбург, проживающей сейчас в США: никто
из 9 детей не умер от голода, и этот факт говорит сам за
себя – семья обеспечивала себя хлебом тяжким трудом на
земле. Сын Янкеля и дедушка Лилины – Давид, продолжил дело
своего отца. Деликатесов не было, но уже и не
голодали.
В тяжёлые 20-е годы, когда
колонии подвергались нападениям и ограблениям различных
банд, не обошла эта беда и колонию Межиречь. В 1919 г., по
свидетельству колониста Якова Полякова колония очень
сильно пострадала от грабежей и реквизиций различных
самопровозглашенных «властей» и банд. Забирали
имущество, сельхозинвентарь, скот и продукты, издевались
над беззащитными людьми, а зачастую – и убивали. Тогда
был убит и Янкель Забрацкий – прадед Лилины.
Впервые Лилина побывала в
гостях у дедушки летом 1929 г., когда ей было три года.
Дедушка ей помнится высоким, закрывавшим собой весь
дверной проём, человеком, с большими натруженными руками
и скуластым лицом с небольшой чёрной бородой. Лилина
видела его очень редко: он всегда был в работе – рано
утром уходил и поздно вечером – возвращался. Но уже в
сентябре дедушки не стало: он умер в Харькове после
неудачной операции аппендицита.
В эти годы Лиля (Лилина) с
папой, мамой и бабушкой жили в Харькове, но каждое лето
она с бабушкой Эстер ездили в колонию в гости к родному
брату дедушки - Арье-Моше и его родной сестре - Блюме.
И Лиля всегда с нетерпением ожидала свидания с колонией:
подруги, деревенское приволье и вкусные сливки.
Лиле хорошо запомнилась
поездка от станции Пологи до Межиречь. В Пологах бабушка
находила попутную бричку, они усаживались на ароматное
сено и медленно, под убаюкивающее движение брички Лиля
закрывала глаза и с упоением вдыхала аромат украинской
степи. К вечеру «экипаж» въезжал на «переправу» через
речку Гайчур, по берегам её низко склоняясь, плакали
ивы, и ласкало взор изумрудное разнотравье. В колонии
всегда хватало лозы для плетневых заборов. Летом, колья
заборов были своеобразными сушилками: на них красовались
глечики, макитры, чавуны и другая утварь хозяек.
Переправа через Гайчур, по мелководью, сопровождала всех
внуков приезжавших в гости к дедушкам и бабушкам, в
колонию, через ст. Пологи.
После «переправы» уже было
рукой подать к домам дедушки Арье-Моше и бабушки Блюмы.
Небольшой побелённый глинобитный домик под соломенной
крышей с двумя комнатами, обставленными нехитрой
деревенской мебелью. Аккуратно побеленные комнаты с
глиняным полом, из которого исходила прохлада даже в
самый жаркий день.
На подворье – конюшня, в
которой вместо лошади «проживала» корова т.к. лошадь в
это время уже находилась в колхозной конюшне. Дверь в
конюшне состояла из двух половинок; одна половина всегда
была закрыта, чтобы корова не могла выйти, а куры могли
свободно заходить и выходить. Громким кудахтаньем они
оповещали своих хозяев, что они осчастливили их
«золотым» яичком. Лиля очень любила доставать свежее
яичко из гнезда: тут же разбивала его, белок выливала на
землю, а желток выпивала. А ещё, Лиля любила ходить с
бабушкой на колхозный двор, где тётя Броня крутила
сепаратор, и Лиля из маленькой кружечки смаковала свежие
сливки.
Вспоминает Лиля, как ходила
в колхозную столовую за супом: в доме был глечик, с
веревочкой вместо ручки, в котором она приносила суп.
Суп готовили из ячной крупы с картошкой, заправленный
жареным луком на конопляном масле и давали всем
колхозникам. Ох, каким вкусным казался этот суп Лиле в
те голодные годы, память об этом супе сохранилась у неё
и по сей день.
По воспоминаниям нашей героини –
колония это одна длинная улица с глинобитными хатками (в
основном) по обеим сторонам улицы. Так выглядели все
колонии. Непонятно откуда взял сведения А.И. Солженицын,
написав, что правительство строило в колониях рубленые
дома? Это в степи, где нет лесов.
Все дворы с улицы были
огорожены плетневыми заборами. Летом, колья заборов были
своеобразными сушилками: на них красовались глечики
(глиняный кувшин), макитры (глиняный горшок), чавуны
(чугунный горшок) и другая утварь хозяек. В конце улицы
начиналось украинское село Новосёловка. Примерно
посредине улицы располагался большой колхозный двор, где
размещались конюшня, правление колхоза, столовая и
другие службы. Эта конюшня, автору этих строк,
запомнилась единственным, в моей жизни, «кавалерийским»
экспромтом. Когда летом 1932 г. мама привезла меня к
дедушке, все лошади были в колхозной конюшне. Я всегда с
завистью смотрел на деревенских ребят, которые лихо
взбирались на лошадей и с гиком и свистом скакали к
речке поить лошадей. Один раз, ради шутки, они решили
прихватить за компанию и городского. Меня, похолодевшего
от страха, подвели к понуро стоявшей лошадке и общими
усилиями всех пацанов забросили на спину лошади.
Судорожно уцепившись за гриву лошади, я сразу
почувствовал, что сидеть невозможно. Даже мягкое место
не спасало от «железных» рёбер этого «скакуна». Лошадка
еле, еле плелась, и только поэтому я удержался в
«седле». Уж не помню как я «доскакал» до речки и как
ребята сняли меня с этого «электрического стула», но мне
на всю жизнь запомнился этот «кавалерийский» поход.
Ранней весной, всё рабочее
население колонии на подводах запряженными лошадьми или
волами и загруженными плугами, боронами и мешками с
зерном выезжали в поле, чтобы вовремя отсеяться. Летом
жили надеждой и молились, чтобы на землю пролилась
влага. От этого чуда зависела безголодная жизнь
земледельца.
Отец Лили – Шолом Давидович
Забродский (изменение фамилии Забрацкий на Забродский, –
по-видимому, результат ошибки сельского писаря) родился
в 1895 г. С раннего детства мальчик познал нелегкий
сельский труд и быт. Вместе со своими товарищами бегал
на речку купаться, помогал родителям по хозяйству, в
1906 г. закончил учёбу в хедере. В дальнейшем «грыз»
гранит науки самостоятельно и экстерном сдал экзамен за
курс народного учителя, совмещая учёбу с работой в своём
хозяйстве. Целеустремлённость, твёрдый характер и жажда
знаний помогли ему преодолеть все трудности на этом
пути. Как пишет сам Шолом, в личном листке для
вступления в кандидаты в члены Коммунистической партии
большевиков Украины, он с 15 лет помогал детям
колонистов в учёбе, зарабатывая немного для себя и для
семьи.
На второй год после начала
Мировой войны – в 1915 г. Шолом был призван в армию и в
качестве рядового пехоты воевал с немцами до 1917 г. Ему
повезло – он остался жив в этой мясорубке.
С 1921 г. по 1923 г. Шолом
работал в г. Большом Токмаке (ныне Запорожская обл.) в
различных организациях – Уездном комитете партии (большевиков)
Украины, Народном комиссариате просвещения и др. 1923 г.
оставил заметный след в его жизни – он был призван в
Красную армию, стал кадровым военным, и направлен
учителем в Ямпольский погранотряд (Волынская губерния),
охранявший границу с Польшей. Здесь для Шолома и его
жены Ципы произошло радостное событие: появилась на свет
героиня нашего повествования – Лиля. В погранотряде
служило много деревенских малограмотных ребят и Шолому
хватало работы. Там он прослужил до 1930 г. а затем был
переведен в 6 кавалерийский полк, который располагался в
Харькове и принадлежал пограничным войскам. Когда
столицей Украины стал г. Киев (1934 г.) Шолома перевели
работать в Управление погранвойск, и семья переехала в
Киев.
Корни другой ветви семейного
древа Лили берут своё начало от земледельцев той же колонии
Межиречь – семьи Груников (впоследствии - Грунины), к
которой принадлежит мама Лили. Шимон Груник – дедушка
Лили был хорошим хозяином – в 1890 г. у него на подворье
было 3 лошади, 9 коров, трёхлемешный плуг, 2 бороны и
другие машины для обработки земли. Кроме своего надела
Шимон арендовал 6 десятин земли. Бабушку Лили звали
Эйдль, она была дочерью колониста Лейба Шулькина. В
семье Шимона Груника было 10 детей, и в том числе мама
Лили – Ципа-Фейга и её родной брат Шимон, дочь которого
Сарра Шаински живет сейчас в Израиле. Её дочь Алла –
крупный учёный – биолог, работает в институте
Вейцмана.
Но родственные связи в колонии
были настолько тесно переплетены и оказалось, что фамилия
мамы Сарры Шаински – Красик, а её родной брат Мордехай
был председателем колхоза им. Горького до войны. И эта
фамилия фигурирует в списке колонистов за 1890 г. Прадед
Мордехая и мамы Сарры – Исохор Красик был достаточно
зажиточным земледельцем – он был владельцем дома, из
пяти комнат, крытым черепицей. На подворье были клуня,
кузница, 4 лошади и весь набор сельскохозяйственных
орудий. Кроме своего надела в 30 десятин арендовал ещё 3
десятины казённой земли. У Исохора было четверо детей –
мальчик 15-16 лет и 3 малолетних девочки.
Мама Лили умерла в 1929 г.,
когда ей было 3 года. Через год отец женился на женщине
из колонии Роскошная – Вихне Симуни, затем ставшей
Викторией Абрамовной Симуни. Это была женщина очень
энергичная, активная общественница, комсомолка 20-х
годов, а затем и член партии. Ещё в 1924 г. она была
одним из организаторов Первой Гуляйпольской конференции
девушек беднячек, на которой рассматривались наболевшие
вопросы жизни молодёжи на селе. После переезда семьи в
Киев, Виктория Абрамовна работала в Наркомпросе
(Народный комиссариат просвещения) инспектором
дошкольного отдела.
На всю жизнь запомнился
Лиле последний приезд в колонию. В злопамятном 1937 г.
отца перевели работать Начальником интерната для детей
пограничников, который находился в Одессе. Там она
досрочно сдала экзамены за 7-й класс и попросила
родителей самостоятельно отправить её в гости к
двоюродным дедушке и бабушке в колонию. Теперь ей трудно
представить, как она смогла красоту и тепло Чёрного моря
променять на степную красоту Приазовья. Но её тянуло в
тихие и спокойные уголки родного села, к её деревенским
подружкам, и к речушке с таинственным названием
Гайчур.
Лиля приехала в колонию
14 июня 1941 г., до начала войны оставалось несколько
дней. О нападении фашистов – начале войны, в колонии
узнали 24 июня. Это страшное известие привёз кто-то из
Новозлатополя, и Лиле стало, по настоящему, страшно. А
перед этим, где-то числа 17-18 июня среди бела дня
разразился настоящий ураган: небо закрыла громадная
чёрная туча, вода лилась сплошным потоком, град разбил
стекла в окнах и их закрывали подушками. Потоки воды
несли с собой мёртвых кур и цыплят, вымытые с корнем
пучки травы и мелкого кустарника. Из колхозного двора,
как лодки, поплыли короба от бричек, а Гайчур
превратился в полноводную горную речку, хотя, обычно,
летом это была мелководная речушка.
Все, кто был в доме,
боялись, что глинобитный дом не выдержит и поэтому,
несмотря на разбушевавшуюся стихию, побрели к кирпичному
дому председателя колхоза Мордехая Красика, где и
укрылись от этого ужаса, хотя он и продолжался всего
20-30 минут.
Старожилы говорили, что
подобного явления они не помнили, и уверяли, что это было
предзнаменованием чего-то страшного. И вот 22 июня это
случилось.
Дедушка Арье-Моше был в
панике – «он не знал, что со мной делать», вспоминает
Лиля. Она приехала налегке: в парусиновых туфлях и
легком платьице, не рассчитывая надолго оставаться в
гостях.
Папу сразу призвали и
отправили в Номосковск, где формировалась его часть,
поэтому он ничем не мог помочь дочери. Но счастливый
случай помог ей уехать из колонии. Её дядя-врач, родной
брат мамы, был назначен начальником эвакогоспиталя,
который перемещался на Восток и был невдалеке от колонии.
Дядя посадил Лилю и его маму – бабушку Эйдлю, в грузовую
машину, которая везла на прицепе легковую «Эмку» на
ремонт в Донецк.
Бабушка остановилась у своей
дочери Добы - младшей сестры Лилиной мамы, а Лиля -
у папиной двоюродной сестры – дочери Арье-Моше. С её
семьёй она эвакуировалась на Урал в село Усть-Уйское
Челябинской обл.
Бабушка Эйдля с дочерью и её
тремя детьми эвакуировалась в сторону Сталинграда. По дороге
их настигли фашисты: бабушка, тётя и её младшая дочь
Римма остались в той земле навсегда. Старшей дочери Юле
и брату Давиду удалось спастись; они ушли в Красную
Армию. Юля всю войну была в действующей армии и после
войны вернулась в Донецк, а Давид, как свидетельствует
официальное извещение, пропал без вести.
В 1943 г. Лиля нашла Викторию
Абрамовну, которая вместе со сводной сестрой Инной
эвакуировалась в Восточный Казахстан – село Покровку,
что на границе с Китаем. Проделав трудный и небезопасный
путь по дорогам военного времени, Лиля переехала в
Покровку.
В Покровке Лиле пришлось
продолжить дело своего отца и сделать первые шаги на ниве
народного просвещения. А дело было так: в конце августа
1943 г. к ним в дом пришел директор начальной школы и стал
просить Викторию Абрамовну поработать в школе, но она
отказалась т.к. Инне было всего 4 года. Тогда директор
попросил Лилю, поработать в школе; к этому времени она
закончила 9 классов на Урале. Ей было страшно, но она
согласилась и в 1943-44 учебном году учила детей 1-3
классов. В одном классе сидели дети и 1 и 3 классов. Сначала
она занималась с детьми 1 класса, давала им задание, а затем
занималась с детьми 3 класса. Дети её любили, да и она
почувствовала, что у неё получается, и она сможет
продолжить семейные традиции.
Последнее место армейской
службы отца с 1945 по 1947 г.г. был Новочеркасск, там Лиля
поступила в 2-х годичный учительский институт на
исторический факультет, который закончила в 1947 г. и
получила диплом учителя истории с правом работы в
семилетней школе. В этом же году отец демобилизовался,
и семья переехала в Киев.
Лиля начала работать
учительницей в третьем классе третьей железнодорожной школы
г. Киева в 1947 г., а в 2005 г. эти «дети» отмечали 50-летие
окончания школы. И хотя Лиля со своей семьёй в это время уже
жила в Филадельфии, но душой она была со своими учениками,
а по телефону поддерживает связь с ними до сих пор, как и
с другими учениками школы, разбросанными по всему миру.
Высшее образование Лиля получила в 1953 г. окончив
заочно Киевский педагогический институт по специальности
– история.
Вот так сложилась судьба
Лили Гинзбург внучки и правнучки земледельцев из колонии
Межиречь – Забрацких (Забродских) и Груников (Груниных).
Сейчас Лиля, с мужем – Оскаром, живёт в Филадельфии, у
них прекрасные дети – дочь Лариса и сын Евгений.
Большинство земледельцев
еврейских колоний достаточно успешно вели хозяйство и
даже в трудные колхозные годы Новозлатопольский еврейский
национальный район, в составе которого находилась
колония Межиречь, в социалистическом соревновании 1936
г. был впереди Цимлянского района Ростовской обл.
В 1944 г., после освобождения
от фашистов запорожской земли, в Межиречь вернулись из
эвакуации несколько семей колхозников и в том числе –
председатель колхоза Мордехай Красик. Все они вместе с
украинскими земледельцами принимали активное участие в
восстановлении порушенного хозяйства в тяжёлоё
послевоенное время. Но постепенно одна за другой
еврейские семьи стали уезжать в города. Осталась только
Нина Токер, начавшая свою трудовую биографию в 1947 г. с
разнорабочей в украинском колхозе им. Шевченко, а
последние 30 лет, до выхода на пенсию, работала зав.
молочнотоварной фермой. Добросовестный и самоотверженный
труд Нины Лазаревны был высоко оценен правительством: в
1971 г. она была награждена медалью «За трудовую
доблесть», в 1975 г. награждена орденом Трудового
Красного Знамени, а в 1986 г. орденом Дружбы народов.
Таким образом, она достойно продолжила дело своих
прадеда и деда – колонистов-земледельцев.
После ухода на заслуженный
отдых в 1990 г. она жила одна в бывшей колонии Межиречь,
а с 2007 г. живет в г. Запорожье. Большую материальную
помощь ей оказывает Запорожский благотворительный фонд
«Хэсэд Михаэль».
Автор выражает
искреннюю признательность и благодарность Лилине Гинзбург,
проживающей в Филадельфии, за любезно предоставленные
материалы (воспоминания, фотографии).
19-05-2009
|
Замечания, предложения, материалы для публикации направляйте по адресу:
y.pasik@mail.ru Copyright © 2005
|