Зиновий Бекман
Эвакуация. Испытания и невзгоды
(отрывок из воспоминаний)
|
Зиновий Петрович Бекман — бывший симферополец, а в детстве он со своей семьёй жил в коммуне
"Войо-Ново". Музыкант по профессии, он долгие годы работал директором первой музыкальной школы
города, был депутатом горсовета. Сейчас Зиновий Бекман живёт в Израиле, но крымская тематика
остаётся ему так же близка. В воспоминаниях автор обращается к военным годам, когда он был ещё
ребёнком. И на долю его, как и всех людей, переживших войну, выпали суровые испытания.
|
Вначале немного предыстории... Крым. Небольшое село Озгул (ныне Листовое)
Сакский район, 25 км от Евпатории.
В 1928 г. на этом месте реэмигрантами из Палестины, членами сионистской
организации "Гдуд Ха-Авода" была основана еврейская сельхозкоммуна "Войо-Ново" (на эсперанто "Новый
быт"). Коллективный переезд 75 человек во главе с известным деятелем рабочего социалистического
движения Менделем Элькиндом в СССР стал возможен благодаря рекомендации Коминтерна и согласию Советского
правительства. Приехал из Палестины и мой будущий отец Пейсах Бекман. Позже в коммуну стали прибывать
еврейские переселенцы с Украины и среди них моя будущая мать Березовская Маня, её родители Березовские
Абрам и Розалия, и младшая сестра Люба.
За короткий срок коммуна "Войо-Ново", по сути — кибуц, добилась
значительных успехов в производстве сельхозпродукции: молока, мяса, зерна и овощей. Однако к концу 1934 г.
коммуна "Войо-Ново" насильственно была реорганизована в колхоз с тем же названием.
Бывших коммунаров ожидали суровые испытания сталинских лагерей. 27 человек
и в том числе мой отец были осуждены по ст.ст. 58 п. 10, п.11 УК РСФСР к различным срокам с отбыванием
наказания в лагерях особого назначения, а председатель коммуны Элькинд — к расстрелу.
После ликвидации коммуны и последующего ареста отца наша семья продолжала
жить в колхозе "Войо-Ново". Мама работала в колхозной бухгалтерии, а дедушка — Абрам Березовский — был
знатным конюхом Крыма, и даже в 1940 г. участвовал во Всесоюзной сельхозвыставке в Москве. Я родился в
1934 г. и в сентябре 1941 г. должен был поступить в 1-й класс школы, но начавшаяся война отодвинула моё
поступление ровно на три года.
Когда нависла угроза оккупации Крыма фашистами, мой дедушка был против
эвакуации. Во время первой мировой войны он какое-то время, пока не совершил побег, находился в
австрийском плену, общался там с немцами и потому не верил, что они уничтожают евреев. Вскоре пришел приказ
Комитета Обороны об обязательной эвакуации колхозного скота. В нашем колхозе эта задача была поручена
семьям, состоящим к тому времени в основном из женщин и детей. Мой дедушка в свои 64 года был ещё
достаточно крепким кряжистым мужчиной, поэтому уход за лошадьми, сбруей и средствами передвижения легли на
его плечи.
Накануне отъезда, когда все семьи были к нему готовы, неожиданно колхозница,
бывшая коммунарка Мина Сегал, у которой муж был репрессирован, отказалась от эвакуации. У неё были дочь
Иля (10 лет) и сын Алик (4 года), а также на попечении еще трое детей: Клейман Дина (13 лет), Табачник
Юлик (10 лет) и Ройзман Макс (11 лет), родители которых тоже были репрессированы. Мина была уверена, что
немцы не тронут жену и детей "врагов народа".
Помню, как в день отъезда моя бабушка Роза, рыдая, уговаривала Мину
разрешить уехать хотя бы не своим детям и, получив отказ, сказала Мине, что она совершает непоправимую
ошибку. Её слова оказались пророческими.
В конце сентября 1941 г. ранним осенним утром необычный обоз, за которым
следовали стадо коров, отара овец и небольшой табун лошадей, покидали родное село.
Бывшие жители "Войо-Нова", эвакуировавшиеся в колхозном обозе в 1941 г., Беэр-Шева, 2007 г.
Слева направо: Доля Ежевская, Зиновий Бекман, Виктор Шиндлер, Маня Березовская (мама З. Бекмана), Майя
Дрор (сестра В.Шиндлера)
Прошло много лет, но я отчетливо помню понурые лица провожающих односельчан,
их слезы и горькие рыдания отъезжающих...
Лошадьми, запряженными в подводы, управляли женщины и подростки. На подводах
ехали дети, старики и попеременно погонщики скота.
Пункт следования - г. Керчь. Расстояние около 300 км. Двигаться можно было
только проселочными дорогами, чтобы организовывать выпас скота и водопой.
На привалах доярки доили коров. Часть молока шла на питание, остальное
сдавали колхозам. С каждым днем ночи становились более прохладными, дожди сковывали движение. Погонщики
скота от усталости валились с ног. Но мы, дети, ещё не осознавали трагизма происходящих событий.
Напротив, в этом необычном и долгом путешествии нам было интересно и увлекательно.
Ровно через месяц, в конце октября мы прибыли в Керчь, где предстояло вместе
со скотом переправиться через Керченский пролив на Таманский полуостров. Отчетливо помню, как нас погрузили
на огромные баржи: людей, подводы с лошадьми и скот. Караван барж буксировал один катер. Предстояло
преодолеть четырехкилометровый пролив. Переправа была очень оживленной. В попутном и обратном направлениях
следовали такие же караваны барж и небольшие военные катера, на палубах были видны зенитные расчеты.
Переправу часто бомбили. Это было первое в моей жизни морское путешествие, и потому я запомнил его до
мельчайших подробностей и, прежде всего, само море, его цвет, толщу воды и, конечно, крик чаек; и, как
мираж, очертания кавказского берега, который медленно приближался...
Когда до него оставалось, возможно, менее километра, на военных и буксирных
катерах вдруг истошно завыли сирены. В небе появились самолеты, на крыльях которых я впервые увидел свастику.
В одно мгновенье дедушка, падая на палубу, увлек меня за собой и накрыл своим телом. Вой сирен смешался со
зловещим свистом падающих бомб и рокотом вражеских самолетов, слышны были залпы зениток.
Несколько раз резко качнуло баржу, всех окатило прохладной соленой водой.
Странно, но, как по команде, завыли коровы, заржали лошади и заблеяли овцы. Несколько овец взрывной
волной выбросило за борт баржи, а остальные, подчиняясь стадному инстинкту, начали сами выпрыгивать в море,
и в итоге их осталось менее половины… После бомбежки люди от пережитого ужаса медленно приходили в себя.
Наверное, нас хранил Господь! А близко были прямые попадания бомб и были жертвы. Наши баржи причалили к
пологой песчаной косе, называемой в народе Чушкой, – отмели, удобной для высадки скота. Дедушка Абрам
помогал возницам съезжать подводам по наклонным отмосткам на берег. Погонщики скота сгоняли его с барж
на берег и группировали стадо. Надо было как можно быстрее уходить от этого зловещего места. Лошади с
трудом тащили подводы по песчаной дороге. Но очень скоро на всех катерах опять завыли сирены.
Среди людей началась паника. На песчаной косе негде было укрыться. Люди
падали навзничь в песок, прикрывая голову руками, животные стали разбегаться. Появившийся фашистский
самолет на бреющем полете обстрелял нас из пулеметов. Меня спасло чудо и убитая корова, которая
свалилась рядом, прикрыв меня своим туловищем, изрешечённым пулями. И опять из нашего обоза никто не
пострадал.
В этот день мы простились с детством, реально воспринимая пережитый
ужас и трагизм войны...
Эвакуированный уцелевший скот был сдан уполномоченным Темрюкского района
Краснодарского края. Людей расселили по ближайшим станицам.
А нашей семье предстоял ещё долгий, полный драматизма путь дальнейшей
эвакуации, конечным пунктом которой стал поселок Хачмас на берегу Каспийского моря, севернее г. Баку.
В Хачмасе мы жили в большом бараке, в котором каждая семья имела свой угол, отгороженный от других семей
марлевыми перегородками. В один из мартовских дней 1944 г., когда почти все взрослые были на работе, мы
с бабушкой Розой услышали по радио сообщение о том, что ведутся тяжелые бои на подступах к Севастополю и,
что сегодня на рассвете освобожден поселок Саки. После освобождения Крыма в апреле 1944 г. появилась
надежда вернуться в родные места...
Первого сентября 1944 г. я, наконец, пошел в школу, в первый класс...
Мама обращалась в различные инстанции, и наконец, в декабре 1944 г. нам разрешили вернуться в
Крым.
В первых числах января 1945 г. мы отправились на поезде в Крым. Несколько
недель дороги — и Крым. И наконец, долгожданная станция назначения САКИ. На календаре 25 января 1945 г.
У всех в глазах слезы, а я ещё не понимал, что от радости тоже плачут. В соседнем со станцией селе
Горопашник (ныне Лесновка) оставляем у довоенных знакомых дедушку и чемоданы, а сами по зимней январской
крымской распутице 16 км идем пешком по знакомой дороге в сторону "Войо-Ново". Остаются позади окрестные
села. Через четыре часа пути поднимаемся на последний пригорок и… внизу за балкой, открывается панорама
нашего села. Всего сорок дворов и среди них и наш дом, отчий дом...
Бабушка Роза становится на колени и целует землю. Радость возвращения
переполняет сердца. И даже я, десятилетний подросток, чувствую, как что-то сжимает мне грудь.
В первые же часы нашего возвращения мы узнали от односельчан, переживших
оккупацию, страшное известие о судьбе Мины Сегал и детей. Фашисты вывезли их в соседнее село, живьем
сбросили в заброшенный колодец и забросали гранатами. А спустя некоторое время пришло ещё одно
трагическое известие: в Киеве в Бабьем Яру погибли родная сестра дедушки Сурка и ее старший сын
Давид...
Ещё продолжалась война, ещё приходили похоронки и мы ещё долго ничего не
знали о судьбе моего отца Бекмана Пейсаха, отбывающего незаслуженное наказание в лагерях ГУЛАГа.
14-05-2010
|